- Я как в старые добрые времена, когда небыло этих звонящих чудовищ, пришлю вам голубя или почтальона. А может и сам наведаюсь, брошу пару камушков вам в окно и погружу с пол часа вокруг дома. Вас как нравиться?
Данте искренне рассмеялся. Сама ситуация казалась ему безумно комичной. Впрочем, было в этом отчасти даже сто-то романтичное. Но не такое сопливо-романтичное как закаты, баллады под луной и поцелуи на скамеечке. Было в этом что-то странное. Загадочное.
Познакомится на развалинах старого игрового комплекса, болтать про всякую насущную чепуху, поцеловать в краешек рта, прям как в детстве, и посылать друг другу почтовых голубей.
Забавно.
- Я, по правде говоря, тоже ненавижу телефоны. И не выношу телевизоры. Но если второго у меня в помине не было, то первое пришлось таки приобрести, так как иногда звонят с работы со срочными заказами. А вариант с голубем нравиться мне больше всего. Так как кидать камушки в окна – не совсем безопасно. Особенно если не рассчитать силу. А почтальонов я страшно не люблю. Потому что это всегда замученные усатые дядяьки с протертой кожаной сумной которые сами уже и не рады отдавать вам это чертово письмо.
Чуть подумав, Данте добавил.
- Не знаю, конечно, где вы сейчас найдете почтового голубя. Поэтому предположительно, если уж у вас никак не выйдет предупредить мою невнимательную натуру, приходите просто в гости. А подождать две минуты пока вскипит чайник, я так думаю, для вас не проблема?
Предположение Данте о том, что Маило американец оправдались. Нельзя сказать что это его разочаровало, но озадачило – точно.
- Прошу меня  простить, но вы не похожи на местного. Если верить истории, американцы изначально были краснокожими племенами. После, случилось кровосмешение с англичанами и французами. В итоге среднестатистический американец представляется мне достаточно смуглым, крупным мужчиной, с густой каштановой шевелюрой и голливудской улыбкой работы лучших местных дантистов. Вы же больше похожи на мечтательного француза из дождливого Парижа, или же на гордого англичанина. Но никак не на американца.
Данте осекся, переживая что болтнул лишнего и поспешил исправиться.
- Извините если обидел. Я часто говорю, а потом думаю. А на счет Лондона и германии.
Итальянец задумался.
-Отчасти вы правы. Но и в них есть свое очарование. Если критично смотреть на мир 0 любой город покажется неприятным. Венеция, например, красоты которой все так расхваливают, тоже сперва не пришлась мне по вкусу. Сыро, в некоторых закоулках воняет застоявшейся водой. Но Такие места найдутся в любой культурной столице. Смотреть надо глобальней.
Не удержавшись, Данте таки протянул руку, и едва коснувшись пальцами темных прядей удовлетворенно улыбнулся. Он частенько в своей жизни наблюдал жгучих брюнетов. Но те, в основе воей, были смуглыми, с широким разворотом плеч и волосами с каким-то шоколадным оттенков. Этот юноша в очередной раз менял представление художника о людях. От его внешности веяло холодом. Волосы, почти до синевы черные, и бледная кожа с залегшими, чуть ли не голубоватыми тенями у глаз. Данте смекнул, что с удовольствием нарисовал бы его лицо акварелью.
Я искренне думал, что вы не сидите на месте.
Данте хохотнул.
- Ну что вы. Я на самом деле очень скучный обыватель. Такое вот проявление любопытства как сегодня у меня чуть ли не впервые за все время, что я себя помню. Даже будучи мальчишкой я редко лазил о пресловутым стройкам и даже ни разу не убегал от разъяренного охранника с собаками.
Знаете, меня немного угнетает что мы все еще на вы. Может пора начать ТЫкаться? Сколько времени мы тут провели, а мы как аристократы на званном ужине, перебрасываемся любезностями.
- М?
Данте пожал плечами.
- Как пожелаешь. Просто обращение «На вы» всегда вызывало у меня ассоциации с какой-то средневековой Францией. Это красиво. Но если ты считаешь что мы достаточно хорошо знакомы – и в коей мере не против.

У меня все голуби - почтовые, сложность только в том, что их сложно поймать. Слишком трусливые птицы. Воробьи на много приятнее, будучи вороватыми, вечно голодными и дерзкими. Но это даже им к лицу. Хорошо, что из них не вышли почтальоны. Он бы суматоху навели на всей планете, я в этом почти уверен
Данте искренне рассмеялся.
- Шутник. Я за всю жизнь не видал не одного. Впрочем. В умелых руках наверное можно из любого голубя сделать почтового. Честно говоря о методике и практике могу только гадать, так как птицами никогда особе не интересовался. А воробьи…
Итальянец задумался.
- Они забавные. Я как-то рисовал небольшой этюд коий гордо назвал «Воробьи на снегу». Совершенно бездарный по одной просто причине: Эти птицы никак не могли усидеть на месте.
А что касается техники, нет... я не вижу в ней смысла. Какой толк смотреть на черный ящик и девица красотам природы, если можно выйти на улицу и увидеть тоже самое у себя под носом. Люди так привыкли не замечать окружающее пространство, что пороя я поражаюсь, как еще существует
Итальянец пожал плечами. На проблему техники и телевидения он смотрел мене глобально.
- Я не вижу в телевизоре воплощение мирового зла, но то, что он делает человека ленивым – это несомненно. И еще, я просто не вижу в нем особого смысла. Сходить разнообразия ради иногда в кино – это интересно. Кинематограф вообще интересная штука. Но вот смотреть ежедневно какие-то бесполезные программки – этого я не понимаю. Да и у меня нет особо времени. Я либо рисую, либо работаю, либо откровенно наслаждаюсь ничегонеделаньем. Заполнять редкие минутки ничегонеделанья шумом телевизора – уж извольте.
На город потихоньку опускалась темнота. Как и пообещал  Маило – здание ушло в абсолютную тень, и силуэты каких-то редких предметов теперь едва-едва угадывались. Художник прикинул, что тут достаточно животрепещуще ночью. Наверняка тут не раз случались кражи. А может даже убийство? Все-таки скверное местечко.
Нет, я не "краснокожий" и не американец. Новый Орлеан основали испанцы. Потом захватили их французы, снова пришли испанцы к власти. В прочим, не важно, там много всего произошло. Можете считать меня испанцем, но я родился и рос в этом городе. Но я не помню, кто мои потомки. я слишком не внимательно слушал отца в детстве.
- Испанец? Нет. Я отказываюсь в это верить.
В очередной раз он тихо рассмеялся.
- Испанцы смуглые и крепкие ребята, которые любят носить сомбреро и испытывать судьбу на арене с быками. А вы больше похожи на Кая с ледяным сердцем, из старой сказки про снежную королеву.
На счет жарких улиц Мексики Данте не решился что-то отвечать. В Мексике он никогда не был, и, по правде говоря, не особо хотел там побывать. Их культура была ему далека и непонятна. Пылким мексиканцем он бы предпочел утонченных француженок. Или же съездил бы на историческую родину своего отца. Та самая «Широкая русская душа» всегда казалась ему чем-то любопытным и неизведанным, хотя бы потому, что в себе он ее пока не рассмотрел ни разу.
Вы верно шутите? Данте, ты просто обязан это попробовать. Без капли адреналина, без драк и ночных прогулок не чувствуешь вкуса мира
Итальянец рассеяно поажл плечами.
- Я рос немного в другой обстановке. Все свое елтсво я провел за ширмой в гримерке. Моя мать была певицей. Неплохой пивицей которая губила свои таланты в дрянном барчике. В детсве я куда чаще смотрел на напудренные лица, пареки и подьюбники. Нежели на уличные драки. Да и не стремился, по правде говоря, познать «Вкус улиц». Будучи не особенно крепкого телосложения я не умел никогда ни драться, ни махать палкой, и по сей день этим не занимаюсь. Я художник.
Данте продемонстрировал Маило свои руки. Узкие, бледные кисти, тонкие, мозолистые от постоянно работы с карандашом и кистью пальцы, на подушечках которых часто можно было найти остатки акрила и масла.
- С детства меня приучали к искусству. Мать отдавала на пасаболь и танго, а отец в музыкальную школу. А я выбрал живопись. Боюсь что свои долгие вечера я призван коротать в мастерской, а не на сырых улицах в очередной передряге. Верно, я тебя разочаровал? Или же оказался не совсем таким, как ты ожидал. Однако это так. Я домашний, отчасти немного скучный человек.
Мужчина чувствовал себя теперь как-то рассеяно, опять убеждаясь на примере Маило что жизнь его, наверное, по сравнению с жизнью юноши – серое, скучное течение, которое разбавляют лишь редкие глупости, вроде сегодняшней.
Мне нравится вести с тобой беседу. Думаю, тебе часто это говорят
- Не то чтобы… В последнее время я редко с кем общался так долго – честно признался художник.
- Работа и переезд съедают очень много времени.

Слушать голос другого человека, вести с ним интересную беседу, отчасти даже чувствовать его как- то по-своему. Это было так странно  непривычно. Данте улыбался, неизменно спокойно и только согласно кивал.
- О национальности Кая история умалчивает. Но можем считать что он был французом, если вам так нравиться. Хотя я больше склоняюсь к версии того, что он Славянин так как по истории у него были светло русые волосы и ясно-голубые глаза. Как и Герды кстати.
В голову не к месту пришли мысли о том, что уж больно она его трепетно любила, как для «Почти сестры». На место их пришли глуповатые мысли о том, что и в те времена когда слагались такие сказки было место инцесту.
Фразу о бэтмэне Итальянец позволил пропустить себе мимо ушей. Уж больно он не любил культ личности и супер героев. Все они казались ему гипертрофированно- идеальными. Скучными. Любовь людей к подражанию кому либо и слепая вера в то, что всегда прилетит супер дядька, поиграет рельефными мышцами и спасет мир от очередного супер злодея всегда забавляла его. Люди любили идолов. Любили восхвалять их, стараться быть на них похожими, и тихо безнадежно завидовать им в душе.
Остальная часть разговора для Данте смазалась. Он не успел ничего ответить Маило, как тот уже поспешил попрощаться. Художник отметил что уж больно поздно он работает как для юноши в неполные 20.
Его новый знакомый исчез также стремительно как и появился и итальянец долго еще смотрел на то место, где только что стоял Маило и думал о том, как этот вздорный молодой человек, черт его дери, найдет его адрес? Все что он знал о Данте, это его имя и скудные сведения о том, что он работает дизайнером. Ну еще то, что он Итальянец.
Вздохнув, и посмотрев на тонкую ниточку закатного зарева. Которая уже тихо преподала в темноте, Данте поднялся с подоконника и, обтряхнув брюки, прошелся по битому стеклу в сторону выходу. В, некогда дверном проеме, он остановился, и, обернувшись, последний раз взглянул на помещение. Сейчас, без забавного, тонкого силуэта Маило он выглядел как-то уныло и печально.
Что сниться таким заброшенным домам? Чем они живет, эти смешные укромные местечки, где застывает время? Вот такими смешными встречами?
Данте улыбнулся, и помахав рукой голым стенам, вышел вон.

--------> Парк

Сегодня вечером Джер вышел из дома с явным намерением найти, наконец-таки, себе жертву. Но кто бы мог подходить для его целей? Убивать детей он уж точно не собирался, во всяком случае пока. Эти вечные раздумья о жизни и смерти... Боже, сколько он уже раз договаривался с самим собой, сколько раз приходил к выводу, что он и есть бог, раз обладает такой властью над людьми, сколько раз говорил себе, что они для него всего лишь пища... И все время натыкался на один и тот же довод: свою мать.
Да, мать. Она ведь не была богом. Она была человеком, таким же, как все. И даже если он и был богом, то только наполовину. Да меньше! Только на треть. И выходило, что его собственная мать теперь могла послужить ему пищей...

"Чушь. Бред. Все, хватит! Перестань."
Джерри встряхнул головой, отгоняя назойливые мысли, и покосился на парня с длинными черными волосами, за которым ходил по пятам еще с выхода из парка. Он был то, что надо. Не слишком сильный на вид и, по-видимому, одинокий. Он вел себя, как чужак. В эту ночь ему было некуда идти.
Кейн неслышно подошел ближе, все также не показываясь на глаза и оставаясь в тени. Ему хотелось поближе рассмотреть выбранную им жертву. Ему нужна была кровь, он чувствовал это. Это был не просто голод. Этот голод делал тяжелыми движения, дышать становилось труднее, а все вокруг начинало казаться невероятно теплым. Наверное, потому, что падала его собственная температура тела.
"И вот так убивать... Не зная ни имени, ни того, плохой он или хороший... Стоп. Это ведь не должно меня волновать, верно? На кой черт я опять гружусь этими мелочами? Я охотник, он жертва. Все в этой природе подчиняется одним и тем же законам..."
И все-таки... Как нападать? Выскочить из-за угла и вонзить ему клыки в шею? Нет, он может вырваться. Или закричать, привлеча ненужное внимание. Нет... Нужно что-то более хитрое. Нужно заставить его подчиняться себе... Но опять же - это может не сработать. В прошлый раз ведь не сработало? А Джерольд был уверен, что все делает правильно. Значит, на гипноз полагаться нельзя. А как тогда?
"Нож... Нужно вонзить ему нож под ребра. Человек, которого резко ударили ножом не может ни кричать, ни быстро двигаться - его парализует боль. Точно."

Действуя как можно тише, без шороха и шума, Джерри стянул рюкзак со своих плеч и, порывшись в нем, достал оттуда перочинный нож. Решив оставить сумку здесь, он спрятал руки в карманы и, стараясь вести себя как можно спокойнее, вышел на свет. Рассчитывать на то, что его примут за дружелюбно настроенного гражданина, который всего лишь решил так, невзначай, прогуляться ночью по стройке и подышать свежим воздухом, не приходилось. Да и черт с ним. Какая ему вообще разница, что подумает этот тип? Джерри сейчас нужна была его кровь - это было важнее всего.
- Добрый вечер, - сказал он как можно спокойнее, подойдя к парню, - Что? Неужели не спиться в такую ночь?
"Очень агрессивно, Джер... Это ты зря." - мысленно дал себе оплеуху Кейн. В этот момент он даже обрадовался, что его сердце не бьется, иначе оно бы наверняка выпрыгнуло из груди. Однако одного взгляда на шею незнакомца хватило, чтобы напрочь забыть о всех своих недоразумениях. Джерри сглотнул скопившуюся во рту слюну и поднял на собеседника глаза, как-то странно улыбаясь и сжимая в кармане приготовленный заранее нож.

Брови Джерри неосознанно поползли вверх. Нет, правда. Он ожидал чего угодно: что его тут же попытаются ударить или, скажем, как-то посторонятся, выражая тем самым намерение уйти. В любом случае, так делали все остальные, к которым он подкрадывался и окликал их со спины, не желая нападать сразу, а тут...
На него словно и не прореагировали вовсе. Точнее, конечно, прореагировали, да только сделали это так невзначай, словно помимо Джерольда тут была еще куча народу. По правде сказать, это даже немного разозлило молодого вампира, но вида он все же не подал, а лишь крепче сжал в руке нож и сделал маленький незаметный шажок поближе к стоящему перед ним.
- Да я, собственно, никогда по ночам не сплю, - криво усмехнувшись, проговорил Кейн, склонив голову чуть набок и пытаясь не смотреть на жилку, выделяющуюся на бледной коже собеседника каждый раз, когда тот говорил, - Я сова, видите ли, полуночник. Ведь, как известно, все самое интересное происходит именно ночью, не так ли?
Сказав это, Джерри сделал еще один шажок, словно переминался с ноги на ногу.
"Вот сейчас... Сейчас..." - стучала в голове одна и та же мысль, - "Вот теперь уже достаточно близко... Ну давай!"

В этот момент Кейн резко выхватил нож и, обнажив лезвие, ринулся на парня, издав какое-то животное рычание, ненароком вырвавшееся у него из груди. Он видел, как глаза его жертвы на мгновение расширились, но не успел юноша и крикнуть, как перочинка уже вошла ему под легкие, заставляя замереть, задохнуться, упасть на колени, с ужасом смотря в лицо своего убийцы. Джерольд почувствовал, как теплая кровь полилась ему на руку, пачкая рукава и срываясь каплями наземь. Вампир вдруг неосознанно для себя ощутил это странное чувство, словно он вдохнул воздуха полной грудью, и, больше не в силах сдераживаться, вонзил клыки в изгиб у плеча, предварительно оттянув ворот футболки. Волна алой терпкой жидкости влилась ему в рот, опьяняя своим ароматом. Джерри чувствовал, как с каждым глотком слабеет тело, которое он держал в руках, и как наливается жизнью его собственное. Пульс постепенно замедлялся, с глухим звуком ударился о бордюр выскользнувший из раны и выпавший из руки уже ненужный нож. Время замерло, небо качнулось над головой...

... Джерольд вздрогнул и открыл глаза. Эта картина мелькнула перед ним лишь на долю секунды, но этот поток сознания был таким ярким, реальным. А сейчас Кейн все еще стоял перед незнакомцем, все еще смотрел в его отрешенные глаза и все еще чувствовал дикий голод, несравнимый ни с чем.
А в голове его все стучала и стучала одна и та же мысль: "Вот... Вот сейчас... Уже совсем близко... Ну давай, Джерри... Ты можешь..."
Но проходили секунды, а Джер так и стоял, словно приросший к земле. Неужели и сегодня он не сможет справиться с собой? А казалось, что это так просто - убить человека...

- Хаос? Возможно. Только это слово всегда у меня с войной ассоциировалось, - Джерри вздохнул и опустил глаза, так как больше не мог смотреть на этого странного человека. Ему хотелось разорвать, опустошить его под ноль, выпить полностью... А он стоял и медлил, специально отвечал на все эти глупые вопросы, оправдывая себя мысленно тем, что не ответить на них было бы грубо. Будто убить его было очень вежливо...
А вообще Джер терпеть не мог эти разговоры по душам. Кому какая разница, в конце концов, что твориться у него в башке? Этот парень с длинными волосами действовал на него, как удав на кролика. А должно быть наоборот, черт его дери!

Уже ни капельки не волнуясь и не смущаясь, Кейн сплюнул себе под ноги и нащупал на рукоятке ножа кнопочку, при нажатии которой он открывался. Еще секунда, еще минута... Он начинал злиться на себя за свою нерешительность. Ему теперь придется коротать столетия, и каждый раз так тормозить перед ужином? Смешно!
- Ну все, хватит, - сощурив глаза, Джерри поднял их на молодого человека, - Ты ведь прекрасно понимаешь, что я подошел к тебе неслучайно, ведь так? Почему ты так спокойно себя ведешь? Быть может, тебя каждый день хотят ограбить, убить? Психолог херов... Да, я люблю хаос! Я должен заставить себя полюбить его! Я... Мф...
Он схватил себя за голову, позабыв, что держит в руках оружие, которое не должен показывать. Он вдруг почувствовал, что на глазах его предательски наворачиваются слезы. Отступать было некуда. Хотя, конечно, выбор всегда есть... Но взять и просто убежать? Боже, это выглядело бы так глупо...
- Я должен научиться убивать, понимаешь? - дрожащим голосом наконец смог произнести Джерольд, - А ведь я... Я даже не знаю тебя! Я не знаю даже твоего имени! И есть ли у тебя семья! Просто ты слонялся здесь... И я подумал... Подумал... - он рвано вздохнул, собираясь с силами и мыслями, - Я подумал, что ты одинок. Ты ведешь себя, как не свой в этом городе, тебе все равно, куда идти. И потому, мне кажется, тебе все равно, умирать тебе или нет. И все же... Какое право я имею отнимать у тебя жизнь? Разве что оправдать себя тем, что она продлит мою собственную. Ты, конечно, не понимаешь, о чем я говорю... Но я, наверное, должен попросить у тебя прощения... Поэтому прости... И прощай.

Кейн с холодной решительностью взглянул на незнакомца и, таки выпустив лезвие, с отчаянным криком бросился на него. Секунда - и все будет так, как он себе представлял... Он уже чувствовал запах крови и ее металлический вкус на своих губах... Еще секунда... Одна секунда...

Джерри несся на скорости, зажмурившись, будучи уверенным, что вот сейчас все свершится. Когда его схватили за руку, то глаза его распахнулись от удивления, он почувствовал, что оступился и падает в то время, как рука все еще продолжала оставаться наверху.
- Сукин сын... - успел процедить сквозь зубы Кейн, прежде чем что-то хрустнуло в районе его плеча и дикой острой болью отозвалось во всем его теле. Вскрикнув, он грохнулся наземь, сильно ударившись головой о камень.

Однако это падение помогло ему высвободиться из хватки. Перед глазами все плыло, рука болела жутко и с трудом сгибалась, из рассеченной брови по щеке стекала кровь. Ножа у него больше не было - тот валялся поодаль, слабо поблескивая в желтом свете уличного фонаря.
"Ну и черт с ним... Я и без него справлюсь."
Подняв глаза на парня, который так неожиданно решил оказать сопротивление, Джерри хищно улыбнулся, показывая свои уже не человеческие клыки. Конечно, да зачем ему нож? Это игрушки, превратности. Они только мешают.
Резко поддавшись вперед и переплетя его ноги своими, Джер повалил жертву наземь, мигом оказавшись сидящем на нем и сжимающим его горло здоровой рукой.
И куда подевались все слова?.. Всего лишь каких-то пару минут назад Джерольд не знал, как оправдаться перед ним. Ему так много хотелось сказать, слова застревали в горле, а сейчас вся эта волна отступила и свернулась клубком где-то под сердцем. Остался лишь голод, дикий голод... Или жажда? Почему-то Джер никогда не задумывался над тем, что это может быть не голодом, а именно жаждой. Он же пьет кровь, ведь так? Хотя с другой стороны кровь - это пища. Как молоко для грудного ребенка. Забавно. Во всяком случае, сейчас это лишь игра слов, не значащая ровным счетом ничего.

Кейн чувствовал, как под его пальцами бьется пульс живого человека. Его кожа так приятно грела, его легкие вздымались, наполняя кислородом все тело и обогащая им кровь... Кровь... Источник жизни, источник сил. Предмет уже затасканной всеми темы, такая банальная, привычная, но такая жизненно необходимая всем - и людям, и животным, и мертвецам.
Джерри на долю секунды прикрыл глаза, с наслаждением представляя, как сейчас его клыки коснутся кожи и прокусят вену. И вдруг - словно шок, неожиданный удар сердца, остановившегося полгода назад - перед глазами всплыло лицо его матери. Он вдруг услышал ее мягкий бархатный голос, в котором слышались боль и разочарование.
- Джерри, ведь ты не убийца... Опомнись, мальчик мой...

"Нет, мама... Прости. Теперь я убийца."
И, отогнав в сторону все свои мысли, Джерольд крепче сжал горло парня и, склонившись, с необычайным удовольствием впился ему в шею.

Прокусить кожу сразу не удалось. Должно быть потому, что Джерри раскрыл рот недостаточно широко, и клыки, оставив невесомые царапины, соскользнули, больно прикусив язык.
Однако сейчас эта мелкая неудача осталась для него как будто в стороне. В конце концов, он уже давно ни на кого не нападал. Не удивительно, что потерял сноровку. Питаться только мороженой донорской кровью, украденной из лаборатории, где работал его приятель, было не так эффективно, как если бы он постоянно добывал для себя живую. Хотя бы раз в месяц ему приходилось нападать.
И вот теперь, когда ему таки удалось сделать ранку и ощутить вкус первых капель, Джерольд почувствовал, как от этого дурманящего аромата у него кружится голова. Надо было пить осторожно, чтобы не запачкать ни свою, ни одежду своей жертвы. Чтобы каждый глоток был полноценным. Ведь он был так голоден, в последние дни он уже чуть ли не умирал. Ну наконец-то, наконец-то...

Из-за охватившей его эйфории, Кейн уже даже позабыл, что парень, которого он прижал к земле, все еще находится в сознании, что он может исподтишка ударить его чем-то или же попросту сбросить с себя, толкнув ногой. Ему уже было плевать на это. Все окружающее его резко свернулось в один узкий клубок пространства и времени: все, что происходило, было только здесь и только сейчас, в эту самую минуту. Не важно, что будет потом. Не важно, что сейчас было за забором стройки. Не важно, что кто-нибудь может их увидеть. Главное, что в эту минуту Джерри сделал свой первый глоток за последние несколько недель.
Почувствовав, как горячая кровь смочила ему горло, вампир с удовольствием прикрыл глаза. Удар живого сердца становился его собственным... Как вдруг что-то пошло не так. Какое-то странное ощущение, будто что-то грело его щеку сильнее, чем обнаженная кожа, и эта тепло с каждой секундой становилось все сильнее и невыносимее, начиная уже причинять боль, которая возрастала в геометрической прогрессии.
"Черт возьми..."
Что-то шло не так. Но так не хотелось отпускать, так не хотелось отрываться... Нет, невозможно. Слишком больно. Слишком...

Зашипев, Джерри резко отпрянул, отползая назад. На его щеке виднелся красный ожог, словно по ней только что стеганули раскаленным хлыстом. В верхней части он обуглился, в середине появились маленькие желтые пузыри...
- Дьявол... - выдохнул Кейн, осторожно ощупывая его и с яростью смотря на серебряную цепь на шее незнакомца. Как он мог упустить это из виду? - Выпендриться, значит, захотел, да? Подделки, типа, уже не в моде. Умно, очень умно...
Он и сам не соображал, что говорит. Само собой, для обычного человека, который, вероятно, даже не верит в таких, как он, эти слова покажутся небывалой околесицей. Но какой черт ему до этого дело?
- Сними, - твердым голосом приказал Джерольд, исподлобья взглянув на парня. Его глаза вдруг приняли какой-то странный красноватый оттенок. Даже не оттенок... Словно слабое алое свечение наполнило радужку, будто она отражала текшую из прокушенной вены кровь.
- Сними... - повторил он еще раз. Конечно, Кейн не был мастером гипноза, у него получалось через раз. Но сейчас он был уверен, что все получится. В любом случае, попытка - не пытка.

Широко раскрыв глаза зашипел от боли и, поморщившись, почувствовал, что сознание приходит в норму, а значит, чувства еще больше  обострились.  Второго укуса в шею злость и безумие разгорелось в глазах. Боль была, как если бы тебя по коже полосонули ножом, а тот, кто скажет, что это приятно – пусть роет себе могилу. Или сам попробует порезать себе шею острым лезвием, а потом поделится приятными ощущениями каково  оно. В данном случае боль лишь отрезвила, и Вольф непроизвольно сузил глаза, плотно сжав губы.
Уже не обращая внимания на то, что этот парень продолжал его держать за горло, схватил за горло и стал отдирать  от себя.
Безумие пылало в глазах Вольфа, решив показать, наконец, свою голову. И все равно даже было то, что этот придурок, решивший поиграть в монстриков внезапно отпрыгнул тоже было все равно. Неторопливо поднявшись с земли и прижав ладонь к шее, помотал неторопливо ее из стороны, в сторону слушая,  как хрустят позвонки. Играть сейчас в глупые подростковые игры не было 6икакого желания, а вот желание причинить боль в ответ было, и это желание возрастало с каждой секундой, пламенем горя  в глазах и на сердце. Злобно смотря в ответ на парня, Вольф попытался осмыслить прозвучавшие слова.
- Снять? А с какой стати? А может, ты хочешь, чтобы я его одел на тебя? Чего  ты боишься?
Услышав чужой голос, Вольф краем глаза повернулся и узнал своего недавнего знакомого.
Очень интересно, что же сегодня всех так и тянет в это место, которое хранит свои тайны. Гипноз? Еще один любитель ролевых игр? Неужели я так хорошо подхожу на роль жертвы? Однако…
Наблюдая за обоими мужчинами, Вольф отошел на пару шагов назад так, чтобы  они оба были в его поле зрения. Кровь наше уже начала свертываться, однако сама шея  дико болело, а это злило безумно. Один из парней, тот, кого он видел не более пятнадцати минут, двинулся по направлению к ним. И Вольф непроизвольно сузил глаза, с неверием смотря на него. Однако  и  того, кто был марионеткой хаоса, не собирался выпускать из поля зрения.
- Ночь такая прекрасная не находит? Что-то  сегодня в столь прекрасную ночь меня решили научить в ролевые игры. Вы  тоже решили присоединиться? Или может, хотите что-то показать?
Понимание окружающего мира снова двинулось в его подсознании еще больше утратив понимание, просто еще больше стал похож на мозаику,  которая вот вот распадется на куски стоит ли подуть и тогда они разлетаться в разные стороны. А вот ты уже никогда не сможешь воедино собрать их, потому что  они чисто белые без пятнышек. А ты слишком слаб или наивен, чтобы знать, где какому кусочку местечко.

Феликс вежливо улыбнулся своему новому знакомому, краем глаза наблюдая за его перемещениями. Он понимал, что юноше больно, но пытался вселить в него уверенность своими словами, своей улыбкой, что эта боль - последняя. По крайней мере, на сегодня.
- О да... Сегодняшняя ночь воистину волшебна. Для лунатиков, мечтателей и убийц. Кем являюсь я, я знаю... Осталось решить, кто Вы, mon cher? - он чуть склонил на бок голову, проявляя вежливый интерес, присущий беседе в темном кафе за бокалом вина, а не покушению на убийство в заброшенном здании. - Вы напрасно считаете, что Вам подходит роль жертвы. Именно поэтому я помешал этому милому юноше... Кстати, - Таллент обернулся к вампиру. - Позвольте узнать Ваше имя, я раньше Вас не встречал, - он вновь кинул взгляд на своего паркового знакомого и, очень медленно и практически бесшумно двинулся к развалинам окна. - Кстати, должен Вас уверить, это место очень и очень плохо хранит свои тайны...
Вампир уселся на остатки подоконника. Можно было заметить, что плащ, спиной которого он прислонился к пыльному косяку двери, оставался идеально черным, словно Феликс только что вышел из химчистки. 
- Например, возле этого окна последний хозяин этого дома убил свою жену. Смешная история. Полнолуние, ночь... Мужчине снилась его теща, которая пилила его почем зря все годы его супружеской жизни... И он посреди ночи принялся душить свою жену. Не открывая глаз. Он спал, - Таллент усмехнулся. - Он спал и видел сон. Его жена проснулась, пыталась разбудить его, но он слишком сильно сдавил горло. Она ударила его, всего лишь отпихнула ногой и бросилась к окну звать соседей. Тут он ее и убил. Он бил ее головой об этот самый подоконник... На суде он говорил, что спал, но ему никто не поверил. Как можно было спать, когда крики его умирающей жены были слышны даже соседям? Хотя, я поверил ему. У него были слишком честные и испуганные глаза. Он любил свою жену и, не сопротивляясь, сел на электрический стул, только бы вновь оказаться рядом с ней...
Феликс сделал паузу и посмотрел на темное пятно на подоконнике прямо перед собой. Оно было темно-бурым, даже, скорее, коричневым, но можно было угадать, что это очень старая запекшаяся кровь. Но вампир не дал никому времени для размышлений, он тут же вернулся к теме разговора. Он не смотрел ни на одного из юношей, однако было понятно, что обращался он к вампиру.
- Что касается Вас, mon cher, найдите себе другую жертву. Я понимаю, Вы ослабли, я даже согласен помочь Вам... Но я должник этого юноши, а долги следует возвращать.
В его голосе проскользнуло что-то... Сострадание? Да, возможно именно оно. Ему было жалко и мальчика и вампира. Они оба сейчас были ему важны и одновременно были далеки от него.
Да, вампир был новым... Но какой к черту охотник? Этот мальчик не мог убить даже самого простого смертного. Он был вне подозрений. И ему требовалась помощь. Но не за счет этого мальчика... Он был слишком необычен, слишком отрезан от этого мира... Его убивать Феликс не хотел. И делать вампиром - тоже. Пока... Кстати, о мальчике...
- Ах да, Вы что-то говорили о представлении? Так вот, мой маленький фокус уже удался, не так ли? - Таллент обернулся на юношу и лукаво ему улыбнулся. До этого вампир не просто ответил на его вопрос. Феликс слово в слово пересказал и развил его мысли.
- И, кстати, раз уж мы вновь вернулись к этой теме, не стоит думать, будто такая вещь, как гипноз, невозможна. Этот милый юноша просто не научился владеть своими силами, но у него все впереди, - Таллент кинул быстрый взгляд на вампира.
"Я все понимаю... Я помогу... Только уведу его отсюда... Как-нибудь."
Ему хватило лишь секундного взгляда в глаза, чтобы достучаться до сознания новообращенного и постараться успокоить его.
"О, как я вовремя появился здесь! Какая удача!" - мысленно радовался Феликс. Он действительно не представлял, что могло случиться. Точнее, представлял, но не хотел углубляться в эти мысли. Вся его жизнь и так сводилась к бесконечному напряжению. Ежечасно, ежеминутно, ежесекундно...
- Кстати, Вы не поменяли своего мнения насчет убийц? - он вновь улыбнулся юноше.

Хаос? Господи, какой к черту хаос? Хотя... Хаос, метания из стороны в сторону, все время происходящее переосмысление ценностей. Да, пожалуй, что именно хаос. Но он был не всегда. У Джерри давно уже были поставлены моральные рамки, через которые ему было очень сложно переступить. И он верил, что и не нужно переступать через них. В своем стремлении казаться взрослым, он все равно балансировал на грани, не позволяя себе упасть в пропасть. А сейчас надо было упасть. И этот страх перед падением лишал его сил и жизни, которая, впрочем, и не была жизнью вовсе.
Джерольд вздохнул и, взяв за запястье руку наставника, мягко отвел ее в сторону.
- Если я избавлюсь от хаоса, я умру. Тебе легко говорить, ты не стоишь перед выбором. Все просто сказать словами, подумать, представить. И гораздо сложнее сделать. Я не думал, что все будет так сложно. И если бы было по-другому, то уверяю: ты бы лежал сейчас мертвым, а я, абсолютно здоровый и полный сил, свалил бы отсюда, даже не обернувшись.

Он отошел в сторонку, туда, где лежал его рюкзак, по пути прихватив валявшийся на земле нож. Джерри сунул его в карман, пошарившись заодно на дне портфеля в надежде, что где-нибудь там затерялся носовой платок. Сейчас он бы ему пригодился... Ожог щипал прохладный ночной воздух, рука ныла, его собственная кровь засохла и коркой стягивала кожу на скуле.
Его голову заполняли куча мыслей. И о гипнозе, и о незнакомом вампире, и о муже, который так нелепо укокошил свою благоверную, и о том, что у этого самого мужа были искренние и добрые глаза, которым не поверили на суде...
- Меня зовут Джерольд Кейн, можно просто Джерри, - вдруг вспомнил он о заданном ему вопросе. Просто из-за такого потока информации, из-за усталости и голода было очень трудно соображать. То, что этого юродивого нельзя было трогать, Джер понял с первых слов. И еще, вроде, прозвучало предложение о помощи. Но оно не было особо ярко выраженным, потому его Кейн без лишних раздумий списал на простую формальность. К тому же его уже тошнило от одной только мысли, что кого-то снова придется выслеживать, прижимать к стене и убивать. И снова эта борьба с самим собой... Ну нет. Хватит с него на сегодня. Все, чего он сейчас хотел, так это поскорее добраться до пачек томатного сока, стоящих у него дома в холодильнике. Само собой, в них был вовсе не томатный сок, но это была лишь маскировка от матери, которая терпеть не могла этот напиток и была весьма удивлена, узнав о неожиданном пристрастии Джерри к нему.

Вообще, нет ничего противнее холодной крови. При остужении она становится вязкой, густой, омерзительной на вкус. Она походит больше на лекарство, нежели на нормальную пищу, микстуру, которую необходимо выпить, чтобы продержаться еще день. Но сейчас даже ею Джерольд с удовольствием утолил бы свой голод. Эх, поскорее бы добраться до дома... Поскорее бы все закончилось... Но нельзя было просто взять и уйти. Ведь сейчас перед ним был представитель его вида, первый, которого он встретил за долгие месяцы. И, несомненно, он был гораздо опытнее, сильнее и намного старше. Он был как спасительная ниточка Ариадны, способная вывести из лабиринта сомнений и неизвестности, за которую молодой вампир просто обязан был ухватиться. Другим вопросом было то, как это сделать.

Наблюдая за выражением глаз паренька, Вольф не находил и тени  того чувства, что всегда искал в окружающих. Разочарование сейчас было сильным, однако…Однако гамма эмоций, которые отразились на молодом лице  парнишки были некой награды за руды. Половина была неясна, половину он не  хотел знать.
- Мое время умирать тогда еще не пришло, поэтому я и не боялся. Почти не боялся, твоя  дорога ведет тебя по ложному пути. Ты словно незрячий котенок, который бредет по одинокой улице, а вокруг темно, страшно, дует холодный ветер и идет дождь. Это  дождь твоего сердца, оно плачет и от этого становится еще грустнее. Плач потерявшегося во времени на этом пути. И ты не прав, все мы стоим перед выбором.  Как уже говорилось однажды выбор великое слово.. Однако  почему же выбор всегда остается за нами. Всегда – за нами. Мы идем вперед, мы торопимся, но хватит ли нам отваги прервать движение, остановиться, превозмогая страх, и повернуться спиной к опасности, а может счастью, которые всегда впереди, и лицом к выбору, который всегда, вечно, неумолимо и невидимо остается за нами? И передо мной стоит выбор, много выборов, однако они все здесь, потому что я потерялся во времени.
Вольф постучал себя по голове, словно пытаясь передать то, где сейчас  этот самый выбор происходил. Да и что он еще мог сказать? Что он уже давно видел границы безумия, что поглотило его? Что он уже давно  был поглощен бездной, на краю которой стоял и поэтому легче воспринимает правду  о реальности. Прикосновение  холодной кожи к своему телу не вызвало омерзения, просто ощущение потери тепла. Вольф пытался понять этого парня, как и все, что его, когда-либо окружало, сейчас можно было вдоволь анализировать случившееся. Ему и, правда, казалось, что сейчас окружающий мир словно застыл во времени.
- Скажи, когда ты выберешься из мертвой точки? В ней нет движения, а движение жизнь. Твой разум борется с чем-то я ведь прав? Все  мы боремся с чем-то, идя по пути жизни. И моя борьба  тоже вечна, бездна  имеет  огромную силу притягивать к себе и никогда не отпускать свою добычу. Я это говорю, потому что  понимаю тои чувства, хотя и не знаю их, только оттенки.
Вольф задумчиво стоял и курил, лениво наблюдая, как парень собирает свои вещи. Это место сейчас было мертвой зоной, неправильной зоной  что-то должно было произойти, чтобы жизнь снова шла по своему кругу – карусели богов. Парень сейчас выглядел потерянным, а может,  это была растерянность? Ответ знали лишь только боги, а уж никак не он, не простой смертный. Переведя взгляд на знакомого, которого подарил ему этот день, первого знакомого из парка, Вольф едва заметно улыбнулся. Чужая бездна манила, может даже больше чем собственная, просто потому что ему никогда не узнать чужой.
- Вы что-то говорили о том, что мне должны? Насколько я помню, я просил показать бездну вашего безумия, и это было бы достаточно. А хаос.. я знаком с ним, он меня едва не сломал, но я спасся, угодив в лапы бездны безумия, что поглотила меня. Я не  люблю все, что несет в себе хаос.
Без особого интереса, выслушав  слова о рекомендациях, лишь молча наблюдал за присутствующими. Однако не испугался и молча продолжал наблюдать, пытаясь не думать. Протянув ладонь, Вольф дотронулся до глаз и можно сказать старого знакомого, внимательно их изучая.
- Я хочу снова увидеть в них то, что вы скрываете  ото всех. Меня вы не сможете обмануть, просто я видел.

Феликс напрягся от чужого прикосновения. Сам он, когда прикасался, был готов к этому морально, и собирал все силы на то, чтобы не бояться. Но сейчас ему стало страшно. Страх, который боялся. Боялся чужих теплых рук, таких горячих по сравнению с его холодной кожей. На мгновение он застыл, но затем резко отшатнулся.
Его резко захлестнула ярость, хотелось сделать что-то. Сделать больно, чтобы его больше не трогали. Никогда и ни для чего. Но он нашел в себе силы, взял себя в руки. Спокойным и ровным голосом он ответил.
- Я и не собирался Вас обманывать. Вот он - я, какой есть. Хотя я уже сам не помню, каким должен быть, каким был рожден... В этом мое безумие - я слишком давно потерял себя, я слишком часто меняю маски и роли. И однажды я смогу отодрать их от своей кожи... А под ними не будет ничего, под ними нечему быть. Все уже слишком давно потеряло смысл...
Таллент глубоко вздохнул, чуть прикрыв глаза, и вновь обернулся на Джерольда. Нет, в его глазах не было улыбки, не было ее и на его губах, но, казалось, он почувствовал себя несколько свободнее, спокойнее. Да, безусловно, Феликс не был молодым вампиром, не был глупым юнцом, но его поведение никак не вязалось с представлением людей о шестьсотдвадцатипятилетнем существе. Он был слишком живой, слишком энергичный... Да, в нем чувствовался опыт, иногда даже возраст, но далеко не всегда. Чаще всего его поведение можно было считать из ряда вон выходящим даже по меркам подростков, с которыми он виделся во французском квартале.
- О нет, Джерольд, мы не можем уповать на волю Случая. Иногда лучше перестраховаться... Конечно, люди могут и не обратить внимания на некоторые вещи, а могут и обратить. В конце концов, в этом и состоит моя обязанность. Равно как и в том, чтобы помочь Вам, хотя я бы слукавил, если бы сказал, что действую исключительно в рамках долга, - да, вот теперь вернулась его привычная улыбка. И глаза несколько потеплели.
- Вы отнюдь не доставили хлопот, Джерри. Напротив, mon cher, я чрезвычайно рад тому, что нашел Вас здесь, тем более, что Вы говорите, будто искали кого-нибудь...
Феликс чуть отошел от юноши и вновь оказался посреди комнаты, между этими двумя: слишком человечным вампиром и слишком неземным человеком. В какой-то момент он вспомнил, как, проговорив с Камилем всю ночь, явился с утра к шейху, где, развалившись на подушках, лежал Камиль. И кровь стучала в висках от боли и бессилия: перед шейхом нужно было держаться холодно и отстраненно, показать свою готовность работать и служить во благо, а Камиль ясно смеялся, явно устроил ему проверку, надеясь, что Феликс пойдет на поводу у своих эмоций. Вот и сейчас... С одной стороны Джерольд, с другой - этот мальчик. Да, безусловно, все доводы Таллента были шаткими, все аргументы были спорными, но он просто не мог себе позволить сказать, подумать, поставить себя перед фактом. Что он так хочет, что ему нужно поговорить с этим чудным существом, что он каким-то немыслимым образом чувствует свою с ним схожесть, и что он не хочет его терять.
Феликс давил в себе это чувство. Заставлял насильно вспоминать о потерях... Только чтобы боль вернула ему разум. Трезвый и четкий разум. Чтобы он не думал о том, что привязался к кому-то только из-за необычного хода мыслей. Ведь Таллент чувствовал: позволь он этому чувству укрепиться - и все, это станет началом конца. Этот мальчик исчезнет, такова его натура. Он действительно ветер... Ветер, который может не вернуться.
- Чтож, я предлагаю нам двинуться, mes chers... Если, конечно, ни у кого нет возражений на этот счет.
Вампир подошел вплотную к входной двери и мягко открыл ее. Затем он вышел на улицу. До его дома было совсем чуть-чуть, и он не хотел тащить никого силой. Он надеялся, что каждый сделает свой выбор. Феликс закусил губу. Он позволил себе эту слабость, пока никто не видел.
"Я не должен ни к кому привязываться. И не должен испытывать жалости. Я не должен жалеть ни этого мальчика, ни Джерри. Он - вампир, я должен ему помочь. И это превыше всего. А он ведь уже согласился, значит, я все сделал верно. Вот и все..."

>>> Улица
//Господа, на сегодня все, увы.

Джерри внимательно следил за Феликсом, за каждым его движением, за каждым его словом. Нет, не потому что не верил ему или подозревал его в чем-то. Джерольд по своей натуре был слишком доверчив, чтобы не верить. Он наблюдал за ним только потому, что на него хотелось смотреть, вампир притягивал к себе взгляд. Но сейчас Кейну вдруг почудилось, что Таллента самого терзают сомнения.
Невозможно. С какой стати? С его многовековой жизненной практикой было попросту глупо сомневаться в чем-то. Джерри был уверен, что он все знает наперед и всегда уверен в том, что говорит или делает. И в конце концов Джерри не умел ни гипнотизировать, ни читать чьи-либо мысли, ни тем более ощущать эмоции. Все его успехи в этом плане были зачастую спонтанны, тогда, когда сам он не ожидал от себя чего-то подобного. Так что в каком он праве был делать какие-то выводы?

Набросив рюкзак на здоровое плечо, он приспустил куртку с больного и, оттянув водолазку, осмотрел его: в районе сустава была небольшая опухоль, само оно не двигалось, точнее, двигалось, но только назад и с какой-то мучительной натугой. Его надо было вправить. Джерольда передернуло от одних только воспоминаний. В школе, играя в баскетбол, ему не раз приходилось выбивать себе пальцы. Но даже от вправления пальца все тело сводило судорогой. Что же будет теперь, когда у него онемела практически вся рука?..
По правде сказать, это волновало его немного больше, чем ожог серебром. Но почему-то именно на него обратил внимание Феликс. Выходит, для этого были причины? Неужели "серебряный яд" может распространяться? Насколько это вредно для вампира?
Кейн встряхнул головой, отгоняя прочь неприятные мысли. Он с детства терпеть не мог врачей и травмы, от которых могут быть нежелательные последствия. Выходит, что и вампиры не были такими уж всемогущими существами, расправу можно было найти и на них.
Он уже было собрался уйти вслед за Феликсом, как вдруг остановился, обернувшись на сумасшедшего паренька.

- Ты не пойдешь? - с легким удивлением и разочарованием в голосе спросил Джер, - Но почему?..
Он снова посмотрел в закоулок, где только что скрылся старший вампир: тому явно не хотелось отпускать юродивого. И видать на то были причины.
Подойдя, Джерри легонько коснулся кончиками пальцев его руки. Этот жест был не осознанным, полуостановленным. Кейн привык хватать за запястье кого-нибудь и тянуть за собой, если ему было это нужно. Но одно дело, когда ты пытаешься затащить кореша в ночной клуб, и совсем другое, когда хочешь уговорить кого-то идти вслед за живым мертвецом.
- Пойдем, - почти шепотом проговорил Джерольд, - Он ведь старается, неужели ты не видишь? Он не хочет тебя отпускать, ты не являешься для него пищей. Тебе ничего не угрожает. Но он, возможно, единственный в этом мире, кто сможет хоть как-то понять тебя, выслушать, не отмахиваясь, потому что ему интересно то, что ты говоришь. Сейчас ты практически нашел себе единомышленника. Ты смертный и время твое ограничено. И если ты хочешь узнать этот мир, то лучшего спутника тебе не найти. Он ведь многое знает, многое видел. Глупо отнекиваться. Неужели ты сам этого не понимаешь?